Оккупация. Дети войны

Сегодня мы по крохам собираем свидетельства и воспоминания людей, живших во время оккупации в Тихорецке. Поверьте - это замечательные, добросердечные и уже очень пожилые люди. А тогда они были детьми кровавой и страшной войны.

Рассказ о том времени тихоречанки Марии Ивановны Холодовой. Я хорошо знаю её сына Сергея. Он мичман запаса, служил на атомных подводных лодках Северного флота. Единственная её поддержка и оплот.

Сижу в уютном домике Холодовых на северной окраине Тихорецка. Улица тоже имеет соответствующее название - Северная. Тетя Маша плохо слышит, но память её осталась такой же молодой, как и в те страшные годы войны. Рассказывая, она иногда плачет, вспоминая пережитое.

- Может, не будем, тетя Маша? - спрашиваю её. - Вам это тяжело вспоминать.

- Нет, всё, уже успокоилась, - отвечает Мария Ивановна.

Она 1925 года рождения, родилась в станице Фастовецкой, тогда еще Тихорецкой.

Вот её рассказ:

- Все мои родственники и с маминой, и с папиной линии - потомственные казаки. Жили здесь со времен правления Екатерины II. А в этом доме я живу давно, правда, после того, как в город вошли немцы, мы уехали в Фастовецкую к родне.

В центре Тихорецка, там, где площадь, стоял столб с большим, черным репродуктором. Вот по нему и объявили о том, что началась война с фашистской Германией. Мы знали, что недавно правительство подписало с Гитлером договор о ненападении и удивлялись, почему этот негодяй, Гитлер, коварно на нас напал.

Мой отец ушел на фронт в сентябре. Служил в Кубанском кавалерийском корпусе, который формировался в станице Новорождественской.

Вы говорите, почему не эвакуировались от немцев? Это не так было просто. Эвакуация была не всем доступна. В первую очередь эвакуировали паровозоремонтный завод, который теперь называется заводом имени Воровского. Увозили станки, рабочих и инженеров завода. Эвакуировались организованно и другие учреждения. А простые жители уезжали кто  как. На попутках, телегах, запряженных лошадьми, быками. Шли пешком с тачками с домашними вещами.

Но почти всем им пришлось вернуться назад в город, потому что и Тихорецк, и Фастовецкая попали в немецкое окружение, и идти было некуда.

Нас, кроме мамы и бабушки, тогда было четверо детей: две моих сестры и брат. Мы даже не успели тронуться с места, как немцы заняли город.

До этого в нашем огороде стояли зенитки, стреляли по немецким самолетам. Бомбили фашисты ужасно. Почти каждый день налетали на станцию и наш аэродром, а он от нас рукой подать. Не знаю, как и живые остались.

В Фастовецкой жили голодно, но все-таки было легче, чем городским. На полях оставался неубранным хлеб, и станичники успели заготовить себе небольшие запасы.

Власти в первые дни не было, милиции было не до нас, тоже эвакуировались. Вот на полях и собирали самовольно кто что успел. Зимой при немцах потом еще мерзлую картошку ходили копали.

Спали мы только на полу, потому что наши бомбили немцев, и мы при бомбежках заползали под кровать, чтобы на нас ничего сверху не упало.

У соседей Общаковых убило осколком кормилицу-корову.

Немцы в Фастовецкой всю живность переловили, еду они варили сами. Костры разводили из заборов и плетней. Помню, как немцы мылись водой из колодцев. Грязные такие, усталые. Много их тоже гибло тогда, но так им и надо, кто их к нам звал?

У немцев был приказ: на Кубани не особо зверствовать, потому что это казачий край. Они надеялись, что казаки им будут помогать бороться против советской власти. Но настоящих казаков к тому времени мало уже было: постреляли почти всех и в ссылку отправили ещё задолго до войны. А кто ещё был живой, так тех призвали в Красную кавалерию.

У нас в Фастовецкой в конторе жили немцы. Сидят летом в одних трусах и что-то пишут-пишут. Один пожилой немец умел говорить по-русски. Оказывается, он был в плену в России после Первой мировой войны. Этот немец относился к нам без злобы. Приносил обрезки свиного мяса, сала, отдавал маме и говорил: "Свари детям".

Запомнился постоянный зловещий звук на трассе - это шли машины с военной техникой на Сталинград. Там шло большое сражение, и немцы всё, что было, отправляли на Сталинградский фронт.

После того, как наши дали им там прикурить, оккупанты в Фастовецкой были особенно злые. Только и ждали от них беды. Могли расстрелять ни за что ни про что. Мы забились по щелям, затаили дыхание от ужаса и страха и никуда не выходили.

Ненавидела я всей душой русских полицаев, а такие были в Фастовецкой и в Тихорецке. Полицаи вылавливали евреев, коммунистов, сажали их на телегу и под конвоем везли на тихорецкий аэродром. Там их расстреливали и закапывали в противотанковые рвы, которые вырыли тихоречане перед приходом немцев.

Когда фашистов разбили под Сталинградом, их машины потоком шли на юг, к Черному морю. Хотели удрать на пароходах через море.

Наши вошли в Тихорецк со стороны зерносовхоза. Теперь это поселок Парковый. Там был бой с отступающими немцами, и погибли наши солдаты. Сейчас стоит памятник воинам-освободителям.

Все это время, до конца января 1943 года, пока отступали немцы и наши освобождали город, мы сидели в земле днями и ночами, пока все не закончилось. Потом стали возвращаться в город и восстанавливать свои разрушенные жилища.

Все тогда помогали друг другу. Вместе месили замес из глины и соломы, формовали саман и строили жильё. Трудно было все начинать заново, но, главное, было то, что мы выгнали чужеземцев со своей земли, и начиналась новая мирная жизнь.

Мы снова поселились в этот домик, где и живем сейчас с сыном. А из пятерых детей нас осталось двое: я - старшая и самая младшая сестра Надя. Сейчас она живет в Кировограде, мы с ней переписываемся. Я плохо слышу, а то бы сейчас и по сотовому телефону поговорили. Сережа с ней разговаривает и рассказывает, как она живет, как её здоровье.