Что известный писатель увидел в Тихорецке

Глеб Успенский.

Русский писатель Глеб Успенский посетил в 1886 году Кубань и одни сутки провёл в Тихорецке, о чём написал небольшой рассказ, вошедший в начальную главу «Писем с дороги».

Это первое литературное произведение, посвящённое нашему городу.

Как мы знаем, Тихорецк основан в 1874-м году. И начало нашему городу положило строительство железной дороги, которая устремлялась в южные пределы империи. Для строительства требовались десятки тысяч рабочих, которых в России в ту пору из-за нехватки земли было катастрофически много. Вот и скапливались несостоявшиеся земледельцы в поисках работы на станциях у железнодорожной магистрали, и крупнейшим таким пунктом была в то время станция Тихорецкая.

Все эти факты движения масс и привлекали членов движения «Народная воля», или, как их ещё называли – «народников». Думаем, читателям газеты будет интересно узнать, каким был город 130 лет назад, что за люди здесь жили, о чём они думали...

Предоставим слово самому Успенскому. Выдержки из его текста мы снабдили своими небольшими комментариями, объясняющими те или иные события, отражённые автором.

Взятка

«Наслушавшись в Ростове, на станции, разговоров между проезжими о том, что новая дорога от станции Тихорецкой до Новороссийска уже действует и что по ней уже ездят, хотя она официально и не открыта, я задумал и сам проехаться по ней и посмотреть на новые, не виданные мною места. Но при первой же справке у начальства оказалось, что поезда ходят только служебные, а пассажиров не принимают. Такой неласковый ответ начальства дал мне повод опять загрустить ....».

Неизвестно, на какое бы время отложил Глеб Иванович своё намерение о поездке по ветке Новороссийск – Тихорецк, но его остановил некий, не представившийся ему гражданин. Поскольку незнакомец вёл себя весьма вежливо и предложил достать билет на поезд до станции Тихорецкой, писатель стал называть его в своём произведении «добрым человеком». Вот что он пишет, вспоминая эту встречу:

«Добрый человек вместо ответа на вопрос «Есть ли билеты?» сделал такой вид (фыркнул в сторону и картузом закрыл пол-лица), что дало мне полную возможность видеть, до какой степени рассмешил его мой нелепый вопрос.

- Да сколько вам будет угодно, столько вам билетов и достану! - как бы оправившись от комического положения, в которое я его поставил, сказал он самым успокоительным и убедительным тоном.

- Будто дадут?

- И будьте так добры, оставьте!

Он так приятно говорил, что я тут же счел нужным его поблагодарить "в руку".

- А вы, - продолжал он, изыскивая новые способы проявить свою ласковость, - а вы извольте спокойно гулять, чай кушать.

- Ну спасибо, спасибо! Благодарю очень!».

Очевидно, что в данном случае доброта этого случайного человека проснулась после получения «в руку». То есть и в то далёкое время жила Россия-матушка на взятках. И ничегошеньки с тех пор не изменилось. Тем не менее, благодаря этой «доброте», Успенскому удалось добраться до Тихорецка, где он сделал для себя несколько любопытных наблюдений о жизни так называемой глубинки. Вот что он пишет по этому поводу.

Ж.д. вокзал Тихорецка, снимок сделан с нынешней Привокзальной площади, где стоит памятник В.И. Ленину.

Ночью в Тихорецке

«Поезд ушел, станция Тихорецкая совершенно опустела, и мне пришлось искать себе ночлега. Тогда, оставив свои вещи у сторожа, я вышел со станции на какое-то огромное пустопорожнее, безмолвное пространство и, оглядевшись, заприметил вдали мелькание нескольких огоньков. На эти огоньки я и пошел.

Светилось, по русскому обычаю, в самом популярном и передовом во все времена и во всяком месте учреждении - в кабаке. Рядом с кабаком был и трактир с "номерами", где мне пришлось взять комнату, так как на станции не было ни малейших удобств для приезжающих. Но номер был так мал, душен, грязен и вообще невозможен во всех отношениях, что, помаявшись в нем часа два, я не выдержал и вышел на улицу.

Было темно; тучи застилали месяц, который как будто силился выглянуть и высвободиться из этой темноты, но темнота упорно в этом ему препятствовала. Едва можно было разглядеть человеческие фигуры, длинным рядом сидевшие на длинной лавке у забора, примыкавшего к воротам трактира. Кое-как оглядевшись в темноте и приметив на конце лавки кусок свободного места, присел в компанию к этим неясным фигурам и я. На мое счастье, месяц вырвался-таки из тюрьмы весенних туч и осиял всю окрестность на огромное пространство.

Ясно очертились недостроенные корпуса будущей большой станции (здание будущего вокзала – прим. авт.). Засверкали на двух-трех из нового теса сколоченных бивачных лавках золотые буквы вывесок, стали видны там и сям крыши бараков для рабочих и наскоро сколоченные помещения для служащих - вот и все, что осиял вырвавшийся из туч месяц. Никаких иных сооружений, кроме кабака и трактира, о которых я уже упоминал, на ровном бесконечном пространстве, очертившемся под сиянием лунного света, не было видно кругом. И, несмотря на эту пустынность, к моему большому огорчению, уж и сюда набрело немало всякого случайного человека, который плетется на будущие греховодниковы приманки со всех концов Руси и во все концы Руси».

Отрицательное отношение Успенского к «случайным человекам», то есть к выходцам из разорившегося крестьянства, пополняющего ряды неквалифицированных бродяг, объясняется его народовольческими взглядами. Напомним, что народовольцы видели будущее России в общинном укладе села и не желали развития капиталистических отношений, чему способствовал рост дешёвой рабочей силы. Будучи атеистом, Успенский под термином «греховодник» подразумевает  капитал и зреющие внутри страны капиталистические отношения.

Как пропал у Сашки «порцыгар»

«Месяц, осиявший окрестности, осиял и моих соседей, и я увидел сразу, что народ этот - низший сорт, но непременный сопутник греховодника, вторгающегося во все наши "непочатые углы". Должно быть, что города наши, где греховодник успел уже развернуться вполне, накопили этого темного народа так много, что он вынужден расползаться не только по селам и деревням, но даже и по таким пустырям, как то место, где мы теперь находились вместе с моими соседями по лавке.

Вокзальная улица Тихорецка. Гостиница.

Соседи эти по временам вставали с лавки и уходили в кабак, и фонарь, висевший над дверью кабака, давал мне возможность довольно отчетливо рассмотреть моих соседей, их фигуры и костюмы: резиновая калоша на одной ноге, а на другой ничего, штанина, разорванная до колена, рукава каких-то разорванных во всех направлениях хламид, так же как и хламиды, разорванные до локтя, - вот костюмы, и ко всему этому охрипшие горла, сиплые голоса. Разговоры этих охрипших людей были совсем не крестьянские, то есть не о своих делах, а как раз наоборот - о чужих; мои собеседники обсуждали положение дел, обозревали текущие события, "новости дня", как бы ища в этом материале чего-то подходящего. И опять-таки ужасно: "новости дня" даже и в таком-то пустопорожнем месте, как недостроенная станция, уже изобилуют всякою несносною кляузой и мутью.

- Завтра, вишь, - хрипит и лает обозреватель тихорецких новостей дня, - следователь приедет.

- Н-ну? - могильным голосом, в котором слышится испуг и даже ужас, не вопрошает, а как-то стонет человек в резиновой калоше. - Чего ему?

- Хайкину лавчонку будут обыскивать... Заклады берет, деньги дает пустяковые, а выкупить не позволяет, упирается. У Сашки серебряный порцыгар так-то пропал.

- А чепочку тоже Сашка-то закладывал?

- Эта чепочка у Михайлы пропала. Сашка не закладывал.

Обозреватели полагают, что Хайка непременно должна вывернуться, так как заручилась отличнейшим адвокатом. Вон уж и адвокат завелся на пустом месте, и на том же пустом месте завелось адвокату дело. И сколько дел!».

Успенский, как истинный народоволец, намекает этим диалогом на грязные отношении, неминуемо складывающиеся в капиталистической среде. По его мнению,  даже в таком пустопорожнем месте, как станция, «изобилуют кляуза и муть», требующие разбирательства адвокатов.

Сколько сажен до кабака?

«Вот хоть бы этот кабак! – продолжает размышлять Глеб Успенский, сидя у тихорецкого питейного заведения ночью. -  Ведь кажется, что и стоит-то он на этом пустом месте без году неделю, а уж «дело» опутало его со всех сторон! По закону выходит так, что трактирщик должен сломать целых полдома, именно ту часть, где находится кабак. Если он полдома разломает, то поступит по закону. Если же не разломает и не перенесет кабака на законное расстояние, то он поступит против закона и должен ответить. Без адвоката, как видите, выпутаться невозможно, и адвокат, как я слышал от обозревателей «дня», изловчается.

Он хочет оставить и кабак, и трактир на том же месте, причем все выйдет «по закону». Будет дело поставлено так: теперь крыльцо в кабак, прямо с улицы, и если мерить от станции до крыльца, то кабак будет противозаконный. Адвокат, обороняясь бумагами, в то же время придумал следующее: дверь с улицы забить наглухо, а вход в кабак сделать сбоку дома из задних сеней. Таким образом, если смерить от станции до задних сеней, то окажется, что кабак имеет «против закона» еще преимущество на две с половиной сажени.

- Одно слово,  башка! - хрипел обозреватель. - Здорово счистил с трактирщика, а уделает!

- Да, стоит!

Немало в самое короткое время наслушался я таких «новостей дня», и всё самого темного свойства; право, нельзя было не надивиться той поразительной быстроте, с которою «рубль» в столь короткое время умеет собирать вокруг себя такую пропасть всей этой мути».

Автор прав - дел и людей пропасть и все они не зависимо от нашего желания есть дети своего времени. Поэтому и оценивать их необходимо с этих позиций. Время летит, но людские проблемы вечны и всегда остаются прежними. Взять хотя бы вопрос расстояния от станции до кабака. Так и сейчас каждые десять лет городской Совет депутатов принимает новое решение. В настоящее время от кабака до вокзала должно быть не менее 20 метров. А тогда, интересно, сколько было?

Переселенцы

«…Мое внимание было привлечено большой толпой простого народа, двигавшего по ярко освещенной месяцем площади. Ближе и ближе - слышен звонкий и частый женский и детский говор и смех - и целая масса женщин с грудными детьми, молодых девушек и девочек, мальчишек и подростков лет по двенадцати проходит мимо нас, проходит с живым говором всей толпы, писком ребят и смехом молодежи.

Поговорив у кабака про свои живые дела, толпа женщин прямо прошла в кабак, вытеснила оттуда всех оставшихся там посетителей и в одно мгновение заполонила обе его комнаты: одну, где пили водку, и другую - где стоял биллиард. Биллиард мгновенно был завален полушубками, кошмами, подушками, на которые бабы уложили своих детей, которых буквально были десятки.

Оказалось, что по ту сторону станции железной дороги, за полотном, разместилась большая партия переселенцев. На ночь, для ночлега женщин и детей, переселенцы сняли помещение у трактирщика в кабаке - по пяти копеек за ночь с человека, а мужчины ночуют около телег и лошадей в поле. Поговорить и порасспросить кого-нибудь из женщин о подробностях их переселения оказалось неудобным - все они устали, заняты были ребятами, и вообще им было не до разговоров. Волей-неволей пришлось отложить все разговоры и расспросы до утра…».

Дорога к счастью

Глеб Иванович вспоминает утреннюю встречу с переселенцами так: «Они - бывшие крепостные крестьяне Кочубея, идут из Черниговской губернии, Борзенского уезда, в количестве ста восьмидесяти семей; идут они, конечно, от тесноты и недостатка земли, по направлению к Екатеринодару. В тридцати верстах от этого города, у некоего землевладельца г-на Воловика, купили они две тысячи десятин земли, из которых около двухсот десятин строевого лесу в предгорьях.

Как видите, эта переселенческая партия - партия совершенно не нищенская; у нее есть достаток; есть все, что нужно; все дела свои она сделала умно, расчетливо, без умопомрачения и приехала именно туда, куда ей следовало приехать, а не колесит неведомо где, прося «Христа ради» под окнами, как это часто бывает с нашими переселенцами, идущими на «Белые воды». Почти все сто восемьдесят семей были семьи молодые. За исключением нескольких стариков и старух, принадлежавших к большим семьям, положительно все остальные мужчины были никак не старше 30-35 лет. Это было уже новое, послереформенное поколение крестьян!».

На такой оптимистичной ноте Успенский заканчивает своё описание переселенцев. Чувствуется его радость от общения с молодым, на его взгляд перспективным крестьянством. По его мнению, там, на новых землях, они и обретут своё счастье. Произойдёт  ли это?

Мы не станем отвечать на этот вопрос. Наша цель – показать на примере записок Успенского маленькие сценки тихорецкой жизни тех далёких времён. Это позволяет острее почувствовать пульс нашей малой родины, который застучал 142 года назад в одном из уголков Кубани.

Много славных страниц было вписано в историю нашего города с тех пор. И, стоит надеяться, что немало хорошего ждёт нас ещё впереди. Жизнь продолжается.