Флот - это не только байки

2010 год, Тихорецк. После вручения памятной медали "60 лет подразделениям особого риска"

Юрий ТКАЧЕВ - наш постоянный общественный корреспондент, член Союза журналистов России, капитан третьего ранга в запасе, служивший в военно-морском флоте более 25 лет.

Рассказывая о забавных случаях, происшедших во время моей долгой службы на Тихоокеанском флоте, о своих сослуживцах с которыми я ходил в море, пил разведённый спирт «за тех, кто в море», закусывая его неприхотливой флотской снедью, я всегда чувствовал свою нужность, причастность к настоящей мужской работе – Родину защищать.

Может быть, это и громко сказано, но это так.

Вот опять я вспомнил службу в бригаде спасательных судов во Владивостоке. Мои друзья и сослуживцы часто спрашивают, почему я не рассказываю о трагических случаях моей флотской службы?

Отвечаю: слишком ещё болит душа по погибшим товарищам.

Уже двадцатый год я на «гражданке», но во снах продолжается моя военная жизнь. Я опять на противопожарном катере, тушу пожар на каком-то рыболовецком судне, я вижу командира малого дивизиона своей спасательной бригады Володю Пустовита, ещё живого и добродушного великана.

Вижу поднятых с глубины молодых солдат, утонувших вместе с БМП (боевая машина пехоты) у мыса Клерка.

А ещё я вижу пылающий малый ракетный корабль «Муссон» с моими дорогими ребятами на борту – сослуживцами по 165-й бригаде ракетных катеров. Тогда, в апреле 1987 года, спасти их было невозможно. Огненная белая стена горящего дюралюминия не дала подойти близко на спасателе. Загорелись бы сами. Пенная струя из лафетов не доставала до корабля. Офицеры, мичманы и матросы горели на глазах спасателей.

Я их всех помню и никогда не забуду. Вечная память вам, ребята...

Я постепенно буду рассказывать о тех трагических эпизодах своей службы в которых участвовал сам. Начну с той незабываемой ядерной аварии в бухте Чажма.

Чажма

Наверное, об аварии в бухте Чажма никто бы и не узнал, если бы не публикация в двух номерах газеты «Труд» материала Е. Варшавской «Бухта Чажма. Неизвестная ядерная катастрофа».

Статья была опубликована в 1991 году, через шесть лет после взрыва ядерного реактора на атомной подводной лодке 675 проекта с тактическим номером К-431.

Опубликована, потому что наступила эпоха гласности. До этого даже говорить вслух об этом печальном событии запрещалось. Мы давали подписку о неразглашении сведений о той ядерной аварии, а взрыв ядерного реактора было велено называть «хлопком». Типа, хлопнуло там что-то, но это так… мелочи жизни.

Сейчас о той давней трагедии пишут многие, даже те, кто к ней не имеет отношения, наслушавшись «подробностей» от тех, кто не был на месте аварии, добавляют свои измышления. Бог им судья.

Я, в то время флагманский химик 34 бригады спасательных судов, принимал непосредственное участие в ликвидации последствий взрыва ядерного реактора с 12 по 26 августа 1985 года. Это была «моя» авария, как специалиста-химика.

В самый пик спасательных работ, 13 августа, в синей «хэбэшке» с клеймом «РБ», в резиновых бахилах и респиратором  на лице, в зоне радиоактивного заражения «отметил» своё 33-летие. Не каждый встречал возраст Иисуса Христа в такой обстановке!

Если кратко, то история ядерной аварии такова. Атомоход стоял в судоремонтном заводе в бухте Чажма, под Владивостоком. Готовился на боевую службу. Одной из основных задач  предпоходовой подготовки была замена отработанной активной зоны в ядерном реакторе подводной лодки. Работы были успешно закончены 9 августа, но на заключительном этапе, при гидравлических испытаниях, крышка реакторного отсека стала пропускать теплоноситель.

Работу по замене активной зоны делали высококвалифицированные специалисты, делали не в первый раз. Решили, что под крышку реакторного отсека попал электрод для сварки (по другим сведениям – болт). Отсоединение и подъем крышки для удаления постороннего предмета решили произвести на следующий день, в субботу, 10 августа. Докладывать командованию флота о работе в выходной день они не стали.

Когда крышку отсоединили от корпуса лодки и начали её с помощью крана плавмастерской, стоящей рядом с лодкой, поднимать (медленно, стараясь не допустить перекоса, чтобы не зацепить компенсирующую решетку – иначе начнется цепная неуправляемая ядерная реакция и взрыв!), по акватории на полном ходу промчался торпедолов. Поднявшаяся волна качнула плавмастерскую с краном, произошел перекос крышки и компенсирующая решетка оказалась вытащенной на сверхкритический уровень. Пошла цепная реакция и взрыв реактора.

Многотонная крышка реактора взлетела на огромную высоту и упала у берега бухты, вонзившись ребром в морское дно,  неподалёку от лодки. Так она там и торчала, пока мы работали на лодке.

Десятерых офицеров – специалистов перегрузочной команды мощным взрывом разбросало по акватории и береговой черте. Погибли они мгновенно. Через три - пять дней их тела, одетые в химкомплекты, начали всплывать.

Я видел, как их цепляли крюком и на буксирном тросе доставляли на берег. Радиоактивный фон от погибших был такой, что близко подойти к ним было небезопасно.

При взрыве возник пожар в реакторном и смежных с ним отсеках. В дежурстве по заливу Стрелок (Приморская флотилия) стоял наш противопожарный катер ПЖК-50. Он первым прибыл на место аварии и начал тушить пожар.

Никто людям не сказал, что это не просто пожар, что в радиусе пятидесяти метров от горящей лодки радиационный фон несовместим с человеческой жизнью. Гражданские мужики тушили пожар и облучались. На этот момент был пик мощности излучения за счёт короткоживущих изотопов.

Нигде и никто из авторов, написавших о Чажме, не упомянул о том, что впоследствии все члены экипажа "полтинника" либо умерли, либо стали инвалидами до конца жизни.

Скрывая правду, командование флота, в том числе начальник тыла флота капитан 1 ранга Гурьянов, в первый день аварии даже не оповестили химическую службу флота.

Меня, флагманского химика бригады, отправили туда через двое суток после аварии на спасательном судне «Машук». До этого говорили, что там просто пожар и его уже потушили.

Службы радиационной безопасности развернулись в Чажме только через трое суток. Вся территория завода была загрязнена радиоактивными веществами. Народ - рабочие и военные - бродили, где хотели, пока служба радиационной безопасности не выставила посты дозиметрического контроля.

Моя работа заключалась в том, чтобы каждые четыре часа ходить на аварийную лодку, замерять уровень радиации и докладывать обстановку по команде. Эта информация шла в Москву. Зачем надо было облучать людей ради того, чтобы наносить на карту обстановки остаточную радиацию?

Москва людей не жалела. Спросите тех «яйцеголовых», зачем нас вообще посылали на лодку в первые трое суток, когда распадались короткоживущие изотопы и спад активности шёл по экспоненте? Да эвакуируйте вы людей, подождите две недели и приступайте к дезактивации! Диссертации они, видите ли, писали, научные доклады.

Вот только не пригодились нашим ученым их знания, полученные таким варварским путём, когда взорвался через 8 месяцев Чернобыль.

Вы знаете, как пахнет радиация? Ничем? Нет, она пахнет электричеством, когда где-нибудь искрят провода. Проникающая радиация разбивает молекулы кислорода на атомы, а атомы, соединяясь, образуют либо озон, либо атомарный кислород, величайший окислитель.

Над лодкой стоял запах радиации, а мы с Юрой Астанковым в быстром темпе через каждый метр замеряли приборами мощность излучения. Он шёл по левому борту с кормы и до реакторного отсека, а я по правому. Дозиметрические приборы были разные, потом показания мы интерполировали, выдавали усреднённые цифры.

Через трое суток мне через начхима флота капитана 1 ранга Киселёва поступила команда – замерить для какого-то московского НИИ уровень радиации в реакторном отсеке. То есть спуститься туда аккуратно и померить. При этом Киселеву, судя по голосу, было стыдно давать мне такое распоряжение. Он, специалист, понимал, чем это мне грозит.

«Ну, ты же знаешь, как это сделать по-умному». Знаю, конечно. Я заглянул на секунду в развороченный взрывом отсек. Там в желтой воде, зацепившись за какую-то трубу, висела оторванная человеческая нога.

Я выдвинул штангу датчика КДГ-1 (корабельный дозиметр гамма излучения) до упора, вывесил его над отсеком и взглянул на шкалу. Стрелка зашкалила. Переставив переключатель на верхний диапазон, снова замерил. Жуткая цифра! Смертельная разовая доза! А теперь бегом, на пункт санитарной обработки!

Уже в каюте, рассчитал нужную цифру с учётом ослабления радиации слоем воды в отсеке и по телефону доложил цифру Киселёву. Тот - этим уродам в Москву. Уроды ахнули, ах, какие мы умные! – моя цифра точно совпала с их расчетной. А что тут удивительного? И я, и они, считали по одной и той же формуле.

17 августа подошёл из Владивостока ПЖК-48, привез наших водолазов. Командир спасательного отряда капитан 1 ранга Ю.А. Ситников поручил их встретить и разместить в каюте. Я их встретил в «чистой» зоне «Машука».

Огромные, мордатые мужики, привычные ко всему, притихли, увидев меня в защитной одежде и респираторе. Все - гражданские люди. Печальная участь их была предрешена в верхних эшелонах власти. Их доставили для того, чтобы они спустились под воду и завели стропы под аварийную лодку с целью дальнейшего крепления понтонов и буксировки её на дальний пирс. Об этом им сказали еще до отправки на «Машук».

- «Шило» взяли, ребятки? - спросил я у них. – Радиоактивное загрязнение, внутрь попадёт, лечиться спиртиком придётся.
 Оказалось, что запас водолазного сверхочищенного спирта у них был приличный.

-  Сидите здесь и не высовывайтесь, кругом радиация, - сказал я, - вечером зайду на рюмку чаю.

Водолазы от такой жуткой обстановки совершенно оробели и только кивали головами.

Хочу упомянуть о пользе «шила» в некоторых экстремальных ситуациях. Спирт, или по-флотски – "шило", является отличным радиопротектором, то есть веществом, выводящим радиоактивные изотопы – альфа- и бета-излучатели из организма.

Спирт нам доставлял лично главный врач-радиолог ТОФ полковник медицинской службы Абаскалов. Каждый день он вручал мне канистру «шила».

- Юра, это для всех, кто ходит на лодку, - говорил мне этот благородный человек, - обязательно принимайте внутрь перед работой.

На лодку, кроме меня и моего коллеги - химика капитана 3 ранга Астанкова, ходила аварийно-спасательная группа под командованием лейтенанта Минакова. Непьющих я буквально заставлял выпить неразведенный спирт. Те, кто не мог физически его употреблять, впоследствии заболели лучевой болезнью в разных степенях.

Взял с собой на лодку ГГР – глубинный гамма-радиометр. Это такой цилиндр на длинном кабеле. Померил радиоактивность морской воды и доложил показания  капитану 1 ранга Ситникову.

- Водолазов спускать под воду нельзя, иначе им гарантирована лучевая болезнь третьей степени, - сказал я ему, - пожалуйста, найдите другой способ заведения стропов под лодку.

И способ нашли.

Вечером в свой четырехчасовой перерыв я спустился вниз, к водолазам. Принёс им тушенку, красной икры, хлеба.

- Наливай, ребята, - сказал я им, - ваше второе рождение будем отмечать!

Обрадовал их, что пока они не нужны.

- Но только без нужды никуда не ходите, а то ещё что-нибудь с вами надумают сделать, - добавил я.

В конце концов весь этот ад закончился. Полуразрушенную активную зону – источник радиации подняли большегрузным плавкраном "Богатырь" и поместили в стоящий на его палубе бетонный «саркофаг». Крановщик, весь обложенный свинцовыми пластинами и получивший в качестве аванса канистру спирта, очень аккуратно справился со своей работой.

Затем под лодку завели толстые стальные стропы с "полотенцами" - широкими стальными листами. Лодку приподняли на понтонах и утащили с завода. А мы, обрубив фонящие швартовые, на «Машуке» ушли во Владивосток. По пути провели полную дезактивацию судна.

Что было дальше? Останки погибших сожгли, пепел поместили в капсулу и захоронили на территории завода, поставив скромный памятник.

По словам бывшего командира АПЛ Виктора Жилина, в начале 90-х в полном расцвете лет скончался генерал-майор медицинской службы Леонид Гришаев, принимавший активное участие на всех этапах ликвидации последствий взрыва.

За ним в мир иной ушел полковник медслужбы Евгений Абаскалов и капитан 2 ранга Владимир Пустовит.

Многие из бывших ликвидаторов страдают онкологическими заболеваниями, расстройствами центральной нервной системы и до сих пор доказывают в различных инстанциях свою принадлежность к подразделениям особого риска.

К слову сказать, я удостоверение ветерана подразделений особого риска получил случайно. В 1992 году я был в командировке во Владивостоке (к тому времени я служил в бригаде охраны водного района на Сахалине) и, прибыв в химическую службу флота, увидел у нового начхима флота капитана 1 ранга Даниляна, других офицеров управления такое вот удостоверение.

Их получило из рук председателя комитета подразделений особого риска Бенцианова все командование ТОФ. Выдано было всего 70 «корочек», дающих при увольнении в запас скромные льготы. Многих на аварии я вообще не видел.

- Ну, теперь тебе долго придется доказывать, что ты там был, - сказали мне в техническом управлении ТОФ.

Им поручили собрать списки на остальных ликвидаторов.

Но, вопреки различным бюрократическим препонам, я собрал все бумаги, выписки из вахтенных журналов океанского спасательного судна «Машук» и т.п., и через три года уже в Сахалинском областном военкомате мне торжественно вручили заслуженное удостоверение.

С момента ядерной аварии к тому времени прошло ровно 10 лет...