Оставь на земле песню

Н.И. Гончаров на репетиции. Фото 70-х годов

- Ой, Николай Иванович, мой сынок танцует.

- Рожай, Лена, богатыря, будет у нас запевалой в хоре.

Родилась я, девочка Ира. Долго смеялись в ДК: куда богатыря дела? А Николай Иванович возьмет меня, посадит на стол и начинает играть. Завороженно, не дыша, слушала, как стонет гармонь, как заставляет пуститься в пляс, задуматься, встрепенуться и вновь погрузиться в таинство звуков.

Когда мне исполнилось 6 лет, сама пошла в музыкальную школу: "Хочу играть, как дядя Коля". Наш поселок небольшой, все знают друг друга, поэтому Надежда Николаевна Стерликова, бывший директор школы, только улыбнулась: «Ах, Николай Иванович, молодчина, еще одну девчонку влюбил в свое искусство!».

Вы не представляете, какое это было  счастье, когда через три года после этого случая я вместе с моим дядей Колей играла на сцене "Оренбургский платок" композитора Г. Пономаренко. Он вел  партию, был главным в дуэте, но мы с ним были одно целое, а зал подпевал. Аплодисменты зрителей - это похвала для артиста, но отцовский поцелуй в макушку, которым наградил меня Николай Иванович, был для меня выше всех похвал.

- Помните, дядя Коля, тот концерт?

- Помню, Ира. У стариков память крепкая. Забуду легко, куда ключи от дома засуну, а вот то, что было много лет назад, помню хорошо.

- А что было?

Рассказ дяди Коли

- Родился я в бедной, крестьянской семье. Был у меня брат Василий 1918 года, сестры - Нюра 20-го, Наташа - она с 23-го, потом Маруся - 27-го, а потом уже я - 1929 года рождения. 

Помню голодный 33-й год. Постоянно хотел есть. Отец сильно болел. Лежал все время в кровати. Как-то я остался с ним один дома и вдруг в чугунке обнаружил немного каши, решил попробовать и не заметил, как всю вылизал. Потом оказалось, эта каша была для больного отца. Меня заставили стоять на коленях перед его кроватью и просить прощения за съеденную кашу. Я тогда думал: каши так мало, что я не наелся, а батька такой большой, ему все равно не хватило бы. Не понимал тогда, что мать пыталась поднять на ноги единственного кормильца. 

Родная кровь

Вскоре отец умер. Осталась мать одна, а нас, детей - пятеро. Решили переехать в Саратовскую область, село Лавровка, там жила мамина сестра. Поселили нас в одной землянке. И вот представь: 12 человек лежат на полу до самой двери. Кто-то бормочет во сне, вздыхает, а дядька громко храпит, все придвинулись друг к дружке, так теплее. Была одна большая семья, родная кровь, пытавшаяся выжить во что бы то ни стало. 

Тут объявился мамин брат, он жил на Урале в городе Серове и решил взять к себе одну сестру - Наташу. Ей, конечно, повезло, она уезжала в город. Когда подошла ко мне сестра попрощаться, я чмокнул ее в щеку и побежал на улицу. Если бы знал, что не увижу Наталью больше никогда… 

Вскоре умерла мать, и  меня забрал брат отца. Он жил в городе Бальцере, сейчас Красноармейск Саратовской области. Там же я пошел в школу, закончил 4 класса. 

Война

Год 1941-й. Начало войны. Из города эвакуировали всех немцев (а жили там в основном они,  район назывался Немецкое Поволжье). Дядю почему-то на фронт не брали, может, какая бронь была, его перевели аж в Якутию. Работал он, по-моему, начальником связи. Но меня  с собой не взял, а решил отправить к моему старшему брату Василию, который жил в городе Марксе Саратовской области. Приехав к нему, я застал его больным. Вскоре он скончался.

Мне опять некуда деваться, и отправили к старшей сестре Нюре. Я так был рад: моя Нюра, та, что пахла мамой, опять со мной. Она жила в селе Мавровка, муж ее был на фронте, а она работала в колхозе. Ну и я, чтобы не быть нахлебником,  тоже пошел в колхоз. 

Была зима 41-го. Снегу было так много, что засыпал все хаты с крышами. В селе в то время мужчин почти не было, и уже в 12 лет я считался мужчиной. С женщинами ездили в поле откапывать скирды соломы от снега и возили в бригаду для корма скота. А еще нас часто посылали очищать аэродром от снега. Рубили лопатами глыбы снега, грузили на сани. Но кто поймет 12-летнего мальчишку, маленького и худого, пытавшегося поднять глыбу в 60 кг. Руки, красные от мороза, уже не слушаются. Катишь глыбу, слезы замерзают на морозе, но кто сделает это, если не ты. С того аэродрома истребители взлетали каждый день. Воевали, значит, дело великое делали, а мы помогали. 

Так я работал до 43-го года. Услышал, что в Саратове принимают ребят в ремесленное училище. Меня приняли сразу, тем более, что я был сирота. Но тут пришла телеграмма из дома - умерла сестра Маруся, было ей всего 16 лет. Я, конечно, поехал на похороны.

Как сусликов ловили

После похорон я уже в город не вернулся. Оставить сестру, которая стала мне второй матерью, не мог.

И вновь село, голод и одна мысль - выжить. Весной, когда снег начал таять, мы с ребятами уходили в поле на охоту за сусликами. В их норы наливали воды, ждали, пока суслик вылезет. А там дело техники. Дома тушки разделывал, снимал шкурку (тогда за каждую шкурку давали 100 граммов муки), а мясо тушил в чугунке, в печке. Это казалось деликатесом. 

45-й год. Конец войны. Стали мужчины возвращаться домой. Конечно, не всем была радость, кому-то горе. К счастью, вернулся домой и муж моей сестры. Цел и невредим. Вдруг получили письмо от дяди, у которого я жил, и перевод на 30 рублей, чтобы  приехал к нему в город Гурьев. 

Старая гармошка

Однажды в Гурьеве мы пошли на базар, и я увидел там старенькую гармошку. Продавала женщина. Я видел когда-то гармонь, но мечтать, что она может быть у меня, не мог. Дядя увидел, как загорелись мои глаза, и купил гармонь. Я  не выпускал её из рук, старался разучивать мелодии. И тут дядю переводят в город Можайск под Москвой. Поселили нас всех в одной комнате. Чувствовал, что  лишний. Меня опять отправили к сестре в деревню. Я аккуратно разобрал гармонь, чтобы не повредить, и уложил в деревянный ящик. 

Ехал через Москву. Зима, а одежда на мне - старое пальто, да рваные ботинки. Билет на поезд не достал, решил ехать "зайцем". Залез между вагонами на переходную площадку, поставил свой ящик с гармошкой, сел на него. Счастливый еду. Как удивлю родственников, да что родственников, все село своей игрой. Растяну меха, да "Барыню"! 

А тут заскакивают два здоровых парня, мелькнула перед лицом опасная бритва. Один выбил из-под  меня ящик и швырнул другому. Я пытался объяснить, что там ничего особого нет, гармошка и все. Какой там! Спрыгнули и канули в ночи. Я никак не мог опомниться, а как же "Барыня"? С горем пополам все-таки доехал до места. Встретила меня сестра в слезах от радости, да и зять принял меня, как сына. 

Наступил 46-й год. В райцентре открыли завод по изготовлению кранов и вентилей водяных. И я решил пойти туда, взяли меня учеником слесаря-сборщика. А потом стал настоящим рабочим. Гордился даже, получал хлебную карточку и зарплату. В 47-м произошла первая реформа денег и отмена карточек. Помню, тогда наелся вдоволь хлеба. Но не находил себе покоя. Хотелось играть на гармошке. А тут бригадир собрался в Москву, дал ему денег. Вот тогда сбылась моя мечта. Моя, собственная, купленная на заработанные деньги гармонь "хромка" стояла на табуретке. Я и с этой стороны зайду, и с другой. Красавица! И больше с тех пор  не расставался с нею. Взял с собой и в армию.

Играй, Николай!

Служил в городе Орджоникидзе, теперь Владикавказ, в горно-стрелковой части. Окончил полковую школу сержантов и был назначен помощником командира пулеметного взвода. У одного солдата был баян. Играть он на нем не умел, прихватил так, ради потехи. Начал я потихоньку учиться, осваивать этот инструмент. Для меня открылись такие невероятные возможности, которых в гармошке, конечно же, нет. До конца службы накопил немного денег,  что не хватало, дал командир: "Играй, Николай, ты чувствуешь музыку". И купил я у того солдата "сказочный" инструмент. 

На всех праздниках парковские артисты вместе с песней. Фото из архива Н. И. Гончарова

Вернувшись домой, пошел работать на завод, а тут в райкоме комсомола узнали, что объявился некий "баянист" и взяли меня работать в районный Дом культуры. Но я же не знал вообще музыкальной грамоты, играл все по слуху. И было стыдно. Но убедили меня, что играю хорошо, всем нравится. 

Однажды к нам прислали балетмейстера Игоря Яковлевича Чичагова. Он начал заниматься с ребятами, но у них никак не получались движения "дробушки". Я как-то начал за ними повторять. Получилось. Да и самому понравилось. А он как ухватился - танцуй у меня! "Как-то несерьезно", - подумал я. А тем времени Игорь Яковлевич уехал в  Барнаул и слал мне телеграмму за телеграммой, чтобы ехал к нему. А меня отдел культуры не отпускал. 

Придумал неугомонный балетмейстер хитрость, якобы, я поступаю учиться в ремесленное училище, и прислал вызов. Только тогда меня отпустили. Я сразу к Игорю Яковлевичу. Работал в ансамбле трудовых резервов, и играл, и плясал. Но понимал, что работать без музыкального образования трудно. Пошел в вечернюю музыкальную школу, окончил её с отличием. 

В 1969 году меня пригласил один товарищ на Кубань. Приехал. А что мне было терять? И как благодарен судьбе, что был в моей жизни Игорь Яковлевич, что Владимир Владимирович Хачатуров принял меня на работу в ДК поселка Паркового, и вот уже 40 лет я верой и правдой служу искусству. Мое увлечение музыкой стало моей жизнью. 

Выслушав рассказ ветерана, я подумала, как важно найти себя в жизни. И тогда понимаешь, что обычный баянист вместе с хором, дав концерт в поле, внес свою частицу в уборку урожая, пройдясь по улицам поселка с колядками, с песнями-щедровками на Рождество, оставил в земляках веру в добро и всепрощение. 

На концертах в ДК полный зал. Зрители с нетерпением ждут задорного баяниста, который играет и хору, и танцевальной группе, и сам выходит с веселыми частушками. Человек, что ты оставишь на Земле? Дом, дерево, сына? Да! А Николай Иванович еще и песню! 

Ирина ЧЕЧЕН, студентка ЮФУ.