Служили два товарища - Штепсель и Тарапунька

Последний сборник Александра Покровского с моими рассказами

Юрий ТКАЧЕВ - наш постоянный общественный корреспондент, член Союза журналистов России, капитан третьего ранга в запасе, служивший в военно-морском флоте более 25 лет, предлагает вам ещё один свой рассказ.

В давние советские времена на радио и на телевидении, на голубом экране, периодически появлялись два любимых нашим народом персонажа – Штепсель и Тарапунька. Первый был маленького роста и был русским. А второй - очень высокий и украинец. 

Каждый из них говорил на своём языке, и получалось это настолько смешно, что народ падал со смеху от их диалогов. А поскольку на советском  телевидении была только одна, довольно скучная,  программа, то выступления этой юморной парочки народ очень любил.

Вот и в военной службе нужны такие штепсели и тарапуньки, чтобы внести долю положительных эмоций и разнообразия в скучные будни служивого человека. Это как сало горчичкой намазать для остроты вкуса. Или уксуса в пельмени добавить.

...Мише Цыплакову, маленькому, говорливому матросику из штурманской боевой части морского тральщика, нашей бригады охраны водного района сослуживцы сразу прилепили кличку «цыпа». 

– Миша, цып-цып-цып, – подзывали они его, – сбегай в военторг, купи папирос.

Миша не обижался. Чувство собственного достоинства ему было неведомо. Он всё обращал в шутку. Что же поделаешь, если такая фамилия досталась.  Миша и в школе был «Цыпой».

«Цыпа», так «цыпа», лишь бы перья не ощипывали да в печь не совали.

Так бы и остался Миша до конца службы Цыпой, но тут на их морской тральщик перевели «на доукомплектование» до полного штата шестерых матросов.  Среди них был высоченный под два метра ростом старшина 2 статьи. 

Как обычно это бывает на флоте, стали среди них искать земляков. Подошел группе «переселенцев» и Цыпа. 

– Из Тихорецка есть кто-нибудь? – без всякой надежды спросил он у них. 

Маленький кубанский городок отстоял от острова Сахалин фантастически далеко, и иллюзий насчет наличия земляка среди прибывших Миша Цыплаков не питал.

– Ну, я з Тыхорецку,  –  вдруг откуда-то сверху раздался гулкий бас. – А ты шо, ныяк зэмеля? А шо ж такый мэлкий?

Великан с интересом разглядывал сверху Мишу, будто букашку. 

– Кушал мало в детстве,– ответил Цыпа расхожей шуткой. – А ты, видать, гормонами питался?

– А ты хиба нэ знаешь, шо самый гарный гормон у нас на Кубани, цэ сало? – земляк протянул широкую ладонь. - Будем знакомы, мэнэ кличуть Вовой Охрименко.

Володя говорил на той смеси украинского и русского языка, как обычно «гутарят» в кубанских казачьих станицах. Да и сам он был потомком казаков. Прадед и дед в далёкие тридцатые годы были репрессированы советской властью, отец его казачью форму никогда потом уже не надевал, а   Володя всех нынешних кубанских казаков недолюбливал, называл их «ряжеными» и  пьяницами.  Пограничную службу, как в царские времена, они не несли, с черкесами шашками не рубились, только в казачьем хоре пели, плясали да  водку пили. 

Крепко сдружились земляки –  высокий старшина 2 статьи Охрименко и маленький, по грудь ему, матрос Цыплаков. Рядом сидели за «бачком», как называется на флоте стол на 10 едоков. Вместе ходили в увольнение, вместе бегали в самоволку к  гарнизонным девчонкам. Шкодили тоже вместе.

Прозвища им, с легкой руки,  дал старший помощник корабля, и теперь все напрочь забыли их истинные фамилии.

– Где эти Штепсель с Тарапунькой? – допытывался старпом тральщика у вахтенного по трапу.

– Не могу знать, тащ капитан-лейтенант, – отвечал вахтенный, – Штепсель недавно на шкафуте крутился, а Тарапунька на юте час назад курил. 

За ними неотрывно следило командование и политотдел, потому что эта разновеликая парочка вечно что-нибудь отчебучивала. Причем, даже не нарочно, просто спонтанно у них так получалось.

Вот, к примеру, в середине января Штепсель заступил на вахту – пирс с кораблями охранять. Короче, вахтенным по пирсу. Выдали ему АКМ, рожок с патронами  и тулуп, чтобы не замёрз ночью в 30-градусный мороз. Тулуп был ровно в два раза длиннее тела матроса Цыплакова. 

В два часа ночи, после облома с разводом местных красоток у единственного на весь город Корсаков ресторана, пьяный и злющий, как стая голодных псов, на корабль вернулся минёр, старший лейтенант Полозов.  Лёша Полозов был неженатым и свои половые гормоны тратил на случайных особей женского пола. Он не был привередлив в выборе, да и все девушки в темноте одинаково красивы, поэтому минёр практически всегда ночевал не на постылом «железе», а в кровати очередной подружки. Но сегодня как отшептало. В кабаке все девицы были заняты, а у ресторана на «разводе» всех расхватали без него.

И вот он видит: у трапа лежит шкура в виде бесформенной кучи, и что-то там под ней шевелится. Лёха пнул кучу ногой. Оттуда раздался человеческий окрик: «Стой! Кто идёт?». 

- Я тебе, …, дам, «кто идёт»! – заорал злой от жизненных неурядиц минёр и начал пинать шкуру ногами. – Признавайся, кто ты!  

- Стой, стрелять буду! – строго следуя  уставу гарнизонной и караульной службы, выкрикнули изнутри.  

Раздался приглушенный  овечьей шкурой, хлопок предупредительного выстрела. Пробив тулуп, мимо Лехиного носа просвистела пуля.

Лёха оторопел.  Пьяный, пьяный, но жить охота. 

- Ты, это, … аккуратнее там с оружием, - вежливо сказал минёр тулупу, - я старший лейтенант Полозов, а ты кто?

- Вахтенный по пирсу матрос Цыплаков, - по форме представился изнутри Штепсель.

- А зачем ты, придурок, в тулуп завернулся и на пирсе валяешься с оружием? – осторожно, чтобы не обидеть вахтенного, спросил  Полозов.- Ты смотри, не стреляй больше. 

- Я теперь вас узнал  по голосу, товарищ старший лейтенант, стрелять не буду, - придушенно отозвался Штепсель, - а в тулуп это я не специально завернулся, слишком длинный выдали, вот и запутался в нём, не знаю, где тут конец, а где начало.  

- Ты на предохранитель автомат поставь, я тебя распутаю, - сказал вахтенному минёр.

Распутывал он его минут десять и, в конце концов, извлёк «куколку из кокона».  

- Вот, ты ж… с ушами ! – только и произнёс спаситель. - Ты  же мог меня убить!

Но злость его куда-то уже пропала. И хмель тоже куда-то делся.  Он сам принёс Штепселю короткий, по росту,  тулуп, разбудив полэкипажа, пока нашел баталера.

Даже похвалил Цыплакова, дружески ткнув кулаком в бок.

- Молодец, грамотно действовал. 

…И вот эта парочка пошла в увольнение. 

- Что-то случится, – сказал вслед им  командир БЧ-1, он же штурман.

Как в воду глядел. Правда, происшествие раскрылось уже утром.

После завтрака, когда началось «проворачивание оружия», к  проходной дивизиона подкатил желто–синий милицейский «луноход». Оттуда  вышли двое милиционеров и крупного телосложения парень в черной кожанке и с побитой  рожей. Под обеими глазами светились фиолетовым цветом фингалы.  Нос у него имел баклажановый оттенок и был примерно такой же формы, как этот овощ. 

- Ваш матрос избил этого гражданина, - заявили менты дежурному по дивизиону капитану 3 ранга Стаценко.

- Откуда вы знаете, что это именно наш матрос?

- Ха! Да во всём гарнизоне только одна такая жердь служит, - сказал на это один из  стражей порядка, - примелькался уже. 

Привели Вову Охрименко на очную ставку. 

- Он, он это! – завопила жертва Вовиных кулаков.

Призвали свидетеля со стороны военных – Штепселя, а со стороны гражданского населения – продавщицу пирожкового ларька, которая наблюдала весь процесс  этого побоища.

В общем, выяснилось следующее. Два дружка, Штепсель и Тарапунька, гуляли по городским улицам, никого не трогая, любуясь проходящими мимо девушками, втайне желая познакомиться с какой-нибудь из них. Но те спешили по своим делам, нимало не думая о наших моряках. 

- Вова, ловим тачку и едем в гофротаровскую общагу! Там у меня корешок есть, познакомит с девчонками. 

На этом предприятии было общежитие, там жили холостые работники фабрики гофрированной тары: на первом этаже ребята, а на втором – девушки. 

Сели они в подвернувшееся такси и покатили навстречу любовным приключениям. Впереди сел Штепсель, а сзади Тарапунька. Только до общежития не доехали. 

На полпути таксиста тормознули двое. Один был здоровый лось, в кожаной черной куртке, а другой поменьше, лысоватый, с усами и ленинской бородкой.  И тоже в кожанке. Тогда, на заре капитализма, в начале 90-х, в таком прикиде ходили рэкетиры и «крутые». На обоих были темные очки.

Большой открыл переднюю дверь и буквально выкинул из такси маленького Штепселя: «Пошел вон!». 

- Шеф, разворачивайся, нам в Южный надо срочно! – сказал таксисту этот мордоворот. 

На заднее сиденье он даже не посмотрел.  А зря. 

Тихонько открылась задняя дверка, и постепенно из чрева авто стало выползать рассерженное чудовище. Показались ботинки сорок пятого размера, потом долго выходили ноги в черных суконных штанинах, туловище с кулаками, большая голова… Когда ЭТО выползло и распрямилось, бандюков на минуту парализовало.

- Получи, дедушка Ленин! - Володя сверху стукнул меньшего по плешивой голове.

Тот, стеная, уполз в подворотню, оставляя за собой мокрый след. Потом Тарапунька начал обрабатывать другого. Тот от испуга даже не сопротивлялся. 

Таксист уехал от греха подальше.  

- Они сами виноваты, - вступилась за моряков девушка-продавец, - из такси начали матросов выкидывать. А этот высокий, молодец, хорошо им выдал.

Она с таким восхищением смотрела на Тарапуньку, что он даже зарделся от смущения. 

Ни с чем уехали менты с подбитым «лосем», а друзья в следующее воскресенье от пуза ели пирожки. Володя назначил свидание продавщице Свете у её киоска и  кореша, конечно, с собою прихватил, чтобы накормить. Но не за счет Светы. Не альфонсы какие-нибудь. Скинулись, чтобы Свете выручку сделать. 

Недавно я их встретил на тихорецком рынке. Они выбирали снасти на рыбалку. Оба живут по соседству друг с другом, недалеко от городского пруда.

- Света карасиков заказала, - сказал мне поседевший и погрузневший Тарапунька, - вот с Мишкой решили на Терновку съездить, порыбачить, давай с нами.

Штепсель стоял рядом с великаном Тарапунькой и улыбался, довольный встречей.

- Давай, - ответил я, - поехали.