Как всегда, поздно вечером родители вернулись с работы уставшими. Наскоро умылись, поужинали и легли спать, чтобы завтра в шесть часов утра снова уйти на работу: мама с тяпкой - уничтожать сорняки в поле, а папа к своему комбайну. Время колосовых не терпело задержек.
Родители уснули как по команде. А я ещё некоторое время вспоминал дневные детские причуды: как мы ловили раков, жарили их на костре и по команде бойкого Миши Харитонова выхватывали их из костра голыми руками, а потом от смеха катались голышом в дорожной пыли. После этой веселой картины и я заснул.
Наш крепкий семейный сон прервал стук в оконное стекло, и отчаянный женский крик: «Иван Иванович, срочно беги в сельский совет, началась война с немцами!». Кричала во весь голос дежурная сельсовета Ольга Обуховская.
Перепуганные отец и мать, словно подкошенные, опустились на табуретки. Потом, придя в себя, мать, нервно чиркая спичками, зажгла лампу, а отец в один миг облачившись в рабочую одежду, прихватив обрывок газеты и кисет с табаком, побежал в сельсовет.
Мама, всё ещё плохо соображая, ходила от стола к печке и наоборот, брала посуду в руки, а затем снова ставила её на стол. Она хотела приготовить завтрак, но не могла сосредоточиться. А я, не понимая слово «война», тоже был в каком-то замешательстве. Тоже не понимал, к чему приложить руки.
Вскоре вернулся папа. Очень серьезный и спешащий. Быстро бросал в кирзовую сумку документы, курево и бритву. Мама подходила к нему и, часто всхлипывая, говорила: «Ванечка, как мы будем жить без тебя?». А он, поглаживая её по мокрым щекам, шептал: «Маруся, не трави мне душу».
А вскоре подъехала телега. За ней шли все мужчины с нашей улицы. Растерянные, криво улыбаясь. И отец с вещами пошел к ним. Я с криком догнал его. Обхватив за ноги, кричал: «Папа, не уезжай!». Подхватив меня на руки, он сказал: «Поедешь с нами до сельского совета, проводишь меня».
Подошел наш сосед дядя Миша Рыжков, взял меня на руки, а затем усадил в телегу и сам сел рядом.
- Ты папу любишь? – спросил он.
- Очень люблю, - хрипло ответил я.
- Тогда давай это напишем на борту шарабана, - он достал перочинный нож и вырезал «папа, люблю».
После этого страшного дня наше село словно онемело. Селяне общались кратко, без радости и улыбок. И лишь работа давала повод к общению. Да и мы, пацаны, сразу повзрослели. Теперь мамы денно и нощно работали в поле, а мы справлялись по хозяйству, ухаживали за скотом и заготавливали ему корм на зиму.
Из коротких писем папы я узнал, что он служит в морской пехоте. Им была поставлена задача: не пропустить немцев с моря на сушу. И их морской батальон сутками лежал в промозглых сырых окопах в боевой готовности, а если немцы делали попытку прорваться, то морские пехотинцы огнём и кровью отстаивали свои рубежи.
В августе 1942 г. в нашу Новоромановскую вторгся отряд немецких танков. При въезде в станицу они сделали несколько предупредительных выстрелов, а затем расквартировались в домах станичников. На следующее утро началось мародерство. Немецкие солдаты заходили во дворы с криком: «Яйко, курко, млеко!»- и потрошили погреба, убивали кур, свиней. Подобное длилось до конца января 1943 г. А потом их словно ветром сдуло. На следующий день после их бегства через нашу станицу транзитом прошли советские войска. Селяне со слезами встречали их, одаривая хлебом, салом и солеными овощами. Это была первая радостная весть о том, что враг терпит поражение.
Все пять лет страна была единым фронтом, от мала до велика сражались, работали, чтобы одолеть врага. Из мужчин нашей улицы, ушедших на фронт, вернулись лишь двое: дядя Миша Рыжков без ноги и мой папа с контузией и астмой.
Моя встреча с отцом произошла в конце июля 1945 г. Я с пацанами купался и ловил раков. И вдруг увидел одиноко идущего мужчину по гребле. Ёкнуло сердце: ведь это мой папа! И я побежал к нему сломя голову. Ничего не соображая, сходу прыгнул ему на спину. Его военная реакция сработала четко. Он перехватил меня на лету и крепко прижал к себе. Потом обцеловал моё лицо, голову и сказал: «Здравствуй, сынок, как я рад, что мы встретились и теперь всегда будем вместе!».
После войны папа работал председателем колхоза «Хлебороб Кубани». После объединения мелких колхозов в один крупный «Колос» долго трудился управляющим отделения № 1 ст. Новоромановской.
В конце 70-х, спустя несколько лет после смерти папы, я решил преодолеть многокилометровый путь между г. Тихорецком и ст. Новоромановской пешком. Весна была в разгаре: вокруг цвело и зеленело. Теплый шальной ветер обдувал лицо, а радость встречи с раздольными полями распирала грудь. Жаль, что человек не наделен крыльями: так хотелось сделать виражи над увиденной красотой!
Между ст. Фастовецкой и четвертым отделением Тихорецкого зерносовхоза меня догнал извозчик на шарабане с впряженной парой лошадей. Он предложил мне прокатиться до 4-го отделения. Я прыгнул в телегу и утонул в ароматной зелени. Ехал и балдел от избытка положительных чувств. И вдруг увидел на борту шарабана полустертую надпись. Меня обожгло жаром. Я сильнее присмотрелся и прочел «папа, люблю».
- О, Господи! – закричал я. - Остановись, извозчик!
Перепуганный извозчик выполнил мою просьбу.
- Откуда у вас эта телега? – взволнованно спросил я.
- Мой дядя откуда-то привез её. Но его уже нет в живых. А в чем дело?
- Простите меня, вы ни в чем не виноваты. Спасибо вам за вашу доброту, - сказал я и пошел в станицу Новоромановскую. На кладбище, где захоронен мой отец Беспалов Иван Иванович – участник Великой Отечественной войны. Чтобы положить ему живые цветы от бушующей весны, низко поклониться и сказать: «Я люблю тебя, папа!».