Освободители

Недавно увидела свет книга полковника Б.И. Годючко "Легко ли быть командиром". Это воспоминания и размышления человека, за плечами которого большая жизнь кадрового военного, в ней отразились многие, ставшими уже историей, события в жизни нашей страны. Есть в ней и рассказ юного Бори о военном 1943-м в станице Архангельской.

Надеемся что отрывок из этой книги, изданной нашим земляком, прозаиком и краеведом Геннадием Леликовым, будет интересен нашим читателям.

Утром 29 января 1943 года увидел первого красноармейца. Он сидел на лошади, в седле, в красной кубанке и шинели, за спиной автомат. Вокруг него cтoяла группа станичников. Боя за станицу как такового не было. Кое-где слышалась перестрелка. Это вылавливали по садам и огородам немецких солдат, проспавших отход. Видел я несколько таких эпизодов. Странно было ощущать: вот видишь живого человека, он двигается, что-то кричит, мгновение - и он ничто, его тормошишь, а он смотрит в небо, глаза тускнеют, как бы гаснут. С детских лет мне всегда больно смотреть на только что погибшего человека. Так и видится: вот он идёт с женщиной, вот ведёт за руку ребенка, вот он кушает ... и ничего больше не будет для него. Очень жалко, кто бы он ни был.

Вот интересный факт. Ещё при немцах прошел слух, что к нам прибудут не наши, советские войска, а англичане. Они, мы знали, стояли в Иране. Все думали, почему англичане, какие они? Но пришли наши русские парни. И всё же увидели английское: какие-то куцые ярко-зелёные шинели, обмотки до колен, чёрные блестящие ботинки с деревянными каблуками, американские автоматы "Томпсон". А ведь тот слух не возник из воздуха. Как оказалось в действительности, то ли у Сталина, то ли у наших союзников была идея использовать английские войска для освобождения Северного Кавказа. Но ведь эта идея была совершенно секретной! И всё же просочилась…

Решили сразиться с танком

В нашей хате расположились миномётчики. Сержант Саша побрился и попросил меня полить ему. Вышли во двор, поливаю ему из котелка. Вижу, по шоссе в сторону Кавказской движется немецкий танк, а у него сильным пламенем горит мотор. Говорю Саше: "Немецкий танк". Он - шлёп в снег и притих, а я стою над ним в недоумении. Он шёпотом спрашивает: "Где он и что делает?". Объясняю ему, что танк на шоссе, за огородами, до него с полкилометра. Саша выхватил у меня котелок и убежал в хату. Но что делать мне? А, была не была. И я побежал за танком. По пути прихватил приятеля. Прибежал к парку. Видим: стоит, горит на перекрестке улиц. Горит, проклятый, но стреляет из пулемёта зажигательными по стрехам хат. Одна загорится, огонь переносится из пулемёта на другую в ряду хату. И так далее по улице. Но какой смысл? Ведь камышовые крыши покрыты слоем снега. Мы с приятелем укрылись за толстым стволом акации метрах в двадцати позади танка. Вся улица у нас как на ладони. Видим: впереди из одной хаты к шоссе бегут два человека с длинным противотанковым ружьем, легли возле металлической немецкой бочки. Изготовились. Сначала мы услышали звон пули о броню. Затем звук выстрела. Зарокотал электромотор башни, она повернулась вправо, пушка опустилась чуть вниз, затрещал пулемет, наверное, выпустил немец всю ленту. Только бочка качалась да плащ-палатка, которой были укрыты стрелки, трепыхалась под пулями. А мотор танка всё горит. Закончив стрельбу, танк повернулся влево и ушёл в боковую улицу. Мы побежали к бойцам. Прибежали. Бочка - словно решето, плащ-палатка в клочья. Бойцы буквально истерзаны пулями. Тут из ближних хат прибежали десятки бойцов. Перевернули наводчика на спину. На его груди - залитые кровью два ордена и несколько медалей. Видно, воевал хорошо.

... Их в тот же вечер торжественно похоронили с салютом из противотанковых ружей в склепе станичного парка.

После освобождения станицы

Я тогда далеко ходил за молоком, квартала за три. Шёл через улицы, по межам огородов через сады - напрямую. Это было на второй или третий день после прихода наших. Иду - вижу: из-под снега торчит немецкий, с шипами, сапог. Разгрёб снег, передо мной - убитый, в немецкой форме. Пошарил по карманам. Нашёл листок розовой бумаги. Это была листовка-обращение командования Красной Армии. Оно призывало, пока не поздно, переходить на советскую сторону тех, кто ещё раздумывает. В этом случае их ждёт амнистия. Листовка и являлась пропуском. Кто был этот человек? Немец, русский? Вышел на следующую улицу. На ней - трое саней, доверху нагруженных трупами в немецкой форме. Дед и две женщины грузили ещё одни.

В другом месте я видел, как убили ещё четверых. Организованного боя в станице не было, а сколько людей погибло! А при организованном сколько гибнет?

Ясное утро с голубым небом. Надо же было такому несчастью случиться! Неожиданно появились три немецких бомбардировщика, открыли люки, оттуда гроздями посыпались бомбы. Опустошив бомбовые люки, немцы стали поливать людей и хаты пулемётным огнем. Дед крикнул: "Всем под кровати и столы. Мигом! И тут по нашей хате ударило очередью из крупнокалиберного. Прошлась по хате пулевая стёжка ниже окон. Потом  я посчитал - 12. В отверстия в самане свободно входило два дедовских пальца. Дед доволен: "В два самана клал стены - не пробил. Вот было бы мяса!".

Нас в хате десять человек. Побежали на площадь. А там - ужас! Снега не было - кругом сплошное красное пятно хлюпало под ногами. Люди, быки, лошади буквально разорваны.. Женская голова, прибитая осколком к стене сарая...

Сбежались станичники, стали оказывать посильную помощь, разносить по хатам. Больницы еще не было.

Через некоторое время вернулась администрация Архангельского района, а с ней военкомат. Началась мобилизация ребят 1925 года рождения. Ушли в армию мои любимые дяди Жора и Лёня. Всех станичников отправили под Новороссийск. Там многие и погибли. Фронт откатился к Тамани.